aksiomazweifel

рассказу о лучших сортах кабачков-цукини.

«Цукеша», к слову, что бы это ни значило.

Четыреста пятьдесят один градус по Шастуну.

Наверное, он шибко гордый, есть же такие омеги, которые ни грамма в рот, ни сантиметра в жопу.

— Арс, ну у тебя и выдержка.

— Заткнись, посмотрел бы я на тебя с текущей жопой и горящим очком, — ворчит недовольно, а ресницы трепещут на закрытых веках. — Покрой меня уже.

— Не буду, иначе все узнают, что их пастор не такой целомудренный, как все говорят,

Отпустив его запястье, Антон просовывает ладонь под Арсения — влажно. Он выдыхает резко и отстраняется, осматривает своего истинного на престоле: залитого румянцем, со сбившейся на животе рубашкой, открывающей полоску кожи, с приспущенными трусами: резинка прижимает член, видна лишь яркая головка. Безупречное сочетание черного хлопка, красного бархата алтаря и светлой кожи. Такое не стыдно принести в жертву любому богу.

Нет такого, чтобы ты встретил какую-нибудь девушку — и твоя жизнь сразу стала радужной, как в волшебной стране.

— Чтобы твоя жизнь стала радужной, ты должен найти парня

С чего ты взял, что я никого не доводил до оргазма?

— Потому что ты максимум доводил бабулек до подъезда, когда помогал им тащить продукты из магазина.

— Знаю, поэтому серьезно я не переживаю. Но мы же обсуждаем все наши страхи. А потерять тебя — мой главный страх.

— Ты как Выграновский, он тоже вечно ноет, что кто-то уведет его Батон.

— Булку, — ржет Антон.

— Ну да, Батон — это ты. Такой же длинный.

Арсений выходит, а Антон зажмуривается так сильно, что под веками рассыпается белая крошка. Сколько таких пьяных приступов самобичевания у него было? Он себя знает: наверняка каждый раз просыпался разбитым, стирал себе память, шлифовал это антипохмельным и жил дальше. А после всё повторялось по накатанной, как в «Дне сурка» — а теперь Антон встретил свою Риту, только календарь не перевернется, никакого третьего февраля не наступит.

— Чего застыл? — кричит ему Арсений с другого конца бассейна. Морской язык режет по ушам: он не похож ни на один из человеческих и напоминает не то трели, не то урчание.

— А что ты предлагаешь?