Хилари Мантел

Они присели, Колетт заговорила о своей самооценке, о том, что она у нее заниженная, о своей одинокой жизни. Ее голос дрожал. Эл подумала, бедняжка Колетт, в такое уж время мы живем.

Я не собираюсь платить за то, что меня оскорбляют. В государственной поликлинике это делают даром.

Женщина моих лет не должна хотеть чая, подумала она. Я должна хотеть — ну, не знаю, кокаина?

рязным бельем, — уточнила Колетт. — Она любила полоскать свое грязное белье… Все возвращается рано или поздно.

Она ткнула пальцем в изуродованную плоть, кожа была мертвой и холодной.

Грязным бельем, — уточнила Колетт. — Она любила полоскать свое грязное белье… Все возвращается рано или поздно. — Милю или две они проехали в тишине. — В смысле, не так уж это все неожиданно. Ты ведь не думала, что она долго протянет? Ей не хватало стойкости. Будь она обычной женщиной, закончила бы как одна из тех шлюх, чьи руки и ноги находят в камере хранения, а голову — в мусорном баке в Уолтемстоу.

Зачем вся эта безвкусица? Эти балаганные тряпки? Они что, надеются кого-то впечатлить? В смысле, когда видишь Сильвану, ты же не говоришь, о, смотри, цыганская принцесса, ты говоришь, смотри, вот идет высохшая старая шлюха с потеками автозагара на шее.

Немолодая тетя, подумала Колетт, шея выдает.

Но у него ведь были журналы?
— Я никогда не заглядывала в них.
— В наши дни все есть в интернете.
Надо было порыться в компьютере, думала Колетт. Но тогда все только начиналось, технология делала первые шаги. Жизнь была как-то попроще.
— Он звонил в секс по телефону, — призналась она, — А однажды я сама позвонила, чисто из любопытства…

В канаве бежит вода. По направлению к шоссе на Гилдфорд она видит живую изгородь и зарытого под ней недоношенного младенца. Она видит призрачных лошадей, сбившихся в кучу в тени стены. Это никакое место — не лучше и не хуже большинства других.