Майкл Игнатьев

«Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». То есть документ лишь провозглашает права, но не разъясняет, почему люди ими обладают.

История разработки текста Всеобщей декларации свидетельствует о том, что это молчание было умышленным. Когда в феврале 1947 года Элеонор Рузвельт впервые собрала коллектив разработчиков в Вашингтоне, китайский конфуцианец и ливанский католик завязали долгий спор о философских и метафизических основаниях прав человека. По заключению госпожи Рузвельт, необходимость продвигаться вперед требовала того, чтобы Запад и Восток согласились бы не соглашаться друг с другом[67].

Таким образом, в основе культуры прав человека лежит сознательно выбранное умолчание. Вместо содержательного набора аргументов, поясняющих, почему права человека универсальны, вместо доводов, ведущих к исходным принципам, — предложенных, например, в написанной Томасом Джефферсоном незабываемой преамбуле к Декларации независимости США, — Всеобщая декларация прав человека просто принимает существование прав как должное и посвящает себя их совершенствованию.

Декларация рисует мир, в котором люди, внезапно обнаружив, что их гражданские и политические права у них отобраны, по-прежнему способны защищать себя, основываясь на своих правах человеческих существ. Иными словами, под слоем гражданского и политического остается слой естественного. Но каковы конкретно взаимоотношения между правами человека и естественными правами или между человеческим и природным? Что можно считать естественно человеческим?

Капитализм, который приходит в закрытое общество, не стоит уподоблять троянскому коню, несущему с собой права человека. В авторитарных системах правозащитная идея утверждается лишь тогда, когда активисты, рискуя своими жизнями, создают социальный запрос на такие права, а их деятельность пользуется последовательной и решительной международной поддержкой.