В точке покоя

Никакими деньгами не утолить голод по смыслу — и поэтому знаменитый вопрос из лекции дизайнера Димы Салливана: «Не хуйню ли я делаю?» — лучше задавать себе каждый день, мысленно проверяя им так же и то, что творят другие.

Потому что, где смысл, там радость, там внутренний свет, там сложнее выгореть, сдаться на полпути.

, в конце концов, то, что всегда остается в тебе, за тебя и с тобой, — твое лучшее Я.

Есть в жизни периоды, которые даются для того, чтобы чувствовать, а не делать, открывать себе себя, как старую музыкальную шкатулку с балериной, бог весть как сохранившуюся на пыльном бабушкином чердаке. В этой шкатулке музыка, сотканная из света и слез, и чем больше последних, тем чище свет. Мне нравится и не нравится этот момент: понимать, что ты то ли выросла из себя, то ли вообще никогда себя толком не знала, и совершенно непонятно, что теперь с этим знанием делать, куда нести свое сердце.

Я тебя не люблю (так, как ты хочешь, чтобы я тебя любила), но мир, в котором ты есть, гораздо лучше миллионов параллельных вселенных, где тебя нет. Однако то, что мы все еще вместе, то, что мы делаем этот выбор — быть вместе — вовсе не доказательство любви. Это вообще ни о чем не говорит, кроме того, что мы способны принимать решения, одно из которых на данный момент — такое.

На своих не нападают — с ними формируют ту самую «безопасную и питательную среду», в которой не нужно смотреть на дверь и вздрагивать при каждом шорохе

Пережить свою тьму и не сдаться — дорогого стоит. На самом деле оно стоит так дорого, что приходится закладывать последнее, но все равно продолжать идти, даже если это «идти» означает «тащить себя за шкирку».

…Когда внутри идет снег, и снаружи идет снег, то, что отплакано, отпето и выпито, перестает болеть.

Значит, плачь, пока звучит музыка.

Открывай шкатулку.

Когда все «хорошо и правильно», без оговорок и оглядок на прошлое, и красота момента больше не абстракция: ты начинаешь замечать ее во всем, даже там, где раньше боялась увидеть.

«Мы влюбляемся в тех, кто заставляет чувствовать нас живыми (…потому что на каком-то уровне мы отчаянно хотим присутствовать в настоящем больше)»

Можно многое вытерпеть «во имя», а потом однажды уйти — ради себя.

Безопасные люди — те из твоего окружения, с которыми разговоры — не спарринг на ринге и не интеллектуальные игры на «слабо», не словесный пинг-понг «ну давай, удиви меня, переплюнь» и не волшебный коктейль из юмора и сарказма. Все это может быть, но в те спокойные и сытые времена, когда тебе в кайф, и сил поерничать и покуражиться более чем в достатке. Но вот когда не смешно, а темно, и непонятно что за окном, и беззвездно небо — идешь не за блеском елочной мишуры, а за тем, что поддержит и напитает; к тем, кто выслушает и поймет, а главное знает: все пройдет, не всегда — бесследно, но —
«Ты точно справишься, я тебе говорю. А пока — иди сюда, дай я тебя обниму. Обниму, мою хорошую, — и подую…»