Слышишь пение?

В ожидании ответа девочка затаила дыхание. Не слишком ли она торопится?

И вдруг Руди рассмеялся, надтреснутым коротким смешком, куда больше похожим на рыдание, чем на смех. Но Анна знала — брат смеется.

— Марш в постель, Дурында, неуклюжая Анна! Завтра само себя покажет. И свет потуши, когда выйдешь.

Она встала и, не сказав больше ни слова, вышла в коридор, в горле — ком. Добежала до своего закутка, бросилась на кровать, прислушалась.

Что теперь — снова шаги из угла в угол?!

Добилась ли она хоть чего-то?

Руди даже не пообещал…

— Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, — произнес голос.

И продолжил:

— …пора света, пора тьмы, весна надежд…

Анна обхватила подушку, и тут к ней пришли долгожданные слезы радости.

Я пряталась туда маленькой, когда все казалось невыносимым, и Руди меня ужасно мучил. Но оттуда нельзя никого любить. Вы и Бен, Бернард и Изабелла, ну, и папа, конечно, вы меня вытащили, спасли. Разбивали раковину осторожно, по кусочкам, пока не забрались внутрь, и мне вас было уже не остановить. А когда вы вошли, я смогла выйти.

Анна задумалась — вдруг не удастся объяснить, вдруг миссис Шумахер не поймет? Нет, она всегда все понимает, почти так же хорошо, как папа. Сумела ведь разобраться с Анной, такой замкнутой, упрямой, отвернувшейся ото всех, смогла разбить стену гордости и молчания, которую когда-то выстроила девочка. А теперь, похоже, и Руди прячется за такой же стеной. Как отчаянно хочется пробиться к нему!