Последние свидетели. Соло для детского голоса

Хозяин довез нас до большой дороги, мама попыталась дать ему деньги, но он покачал головой и сказал, что за дружбу в тяжелую минуту денег не платят.

Детская память… В детской памяти остается только страх или что-то хорошее…

Первой не стало нашей изумительной мамы, потом не стало нашего папы. Мы ощутили, сразу почувствовали, что мы – последние. У той черты... У того края... Мы – последние свидетели. Наше время кончается. Мы должны говорить...
Мы думали, что наши слова будут последними...

мамы в памяти осталось, как идем мы по лесу, и она меня учит: «Ты не спеши. Послушай, как падают листья. Как лес шумит…». И мы сидим с ней на дороге, и она рисует мне птичек на песке прутиком.

В Минске мама обняла меня на пороге, и мы побежали к станции. Под бомбежкой потерялись. Я не нашла маму с сестренкой, ехала без них. Утром поезд остановился в Крупках и дальше не пошел. Люди заходят в деревенские хаты, а я стесняюсь, потому что без мамы, одна. Вечером все-таки зашла в один дом, попросила попить что-нибудь. Дали мне молока. Поднимаю глаза от кружки на стенку и вижу — моя молодая мама в подвенечном платье. Как закричу: «Мама!». Дед со старухой стали меня расспрашивать: «Откуда ты? Кто такая?». Подобное только в войну может случиться — я попала к своему двоюродному деду, брату папиного отца, которого никогда не видела. Конечно, он меня никуда не пустил. Такие чудеса!

Мне уже пятьдесят один год, у меня есть свои дети. А я все равно хочу маму.

Тогда я впервые испугалась, что останусь одна, а мама уедет. Пока мама была рядом, ничего не было страшно. А тут я онемела от страха. И пока мама ко мне не прибежала, не схватила в охапку, я была немая, никто от меня слова не мог добиться. Мама — это был мой мир. Моя планета. Если у меня даже что-то болело, возьмешься за мамину руку, и болеть перестает.

Он не стремился меня убить, он развлекался. Уже тогда, детским умом я это поняла. А на мне даже косыночки нет, нечем прикрыться…
Ну что это? Как объяснить? Интересно: жив ли этот летчик? И что он вспоминает?

Соседская девочка — три года и два месяца… Я запомнил… Мама ее над гробом повторяла: «Три года и два месяца… Три года и два месяца…». Она нашла «лимонку». И стала качать, как куклу. В тряпки завернула и качает… Граната маленькая, как игрушка, только тяжелая. Мать добежать не успела…

Я видел, как плакала соседская собака. Она сидела на золе соседской хаты. Одна. У нее были глаза старого человека…