Призрак дома на холме

Не пей, внушала Элинор девочке, требуй чашку со звездами; как только тебя обманом уговорят стать как все, не будет тебе больше ни чашки, ни звезд.

Ничего непоправимого еще сказано не было, однако они топтались на самом краю прямого вопроса, который, как и «Ты меня любишь?», раз прозвучав, навсегда останется незабытым и неотвеченным.

один живой организм не может долго существовать в условиях абсолютной реальности и не сойти с ума

— Думаю, все мы боимся себя, — медленно произнес доктор.
— Нет, — ответил Люк. — Мы боимся увидеть себя явственно и без маски.

Нет, опасность сверхъестественного в том, что оно наносит удар в ту часть современного разума, где он совершенно безоружен. Мы отбросили броню суеверий и ничего не придумали взамен. Никто из нас не думает умом, что вчера по саду бегало привидение или что привидение колотило в двери. Однако, несомненно, что-то в Хилл-хаусе нынешней ночью происходило, и разум бессилен прибегнуть к своей инстинктивной защите — усомниться в себе. Мы не можем сказать: «Мне померещилось», потому что три человека наблюдали то же самое.

Не надо все время бояться. — Теодора пальцем тронула Элинор за щеку. — Мы не знаем, откуда берется наша храбрость

рассеянно сорвала ромашку, тут же умершую у нее в руке, и, лежа на траве, смотрела в мертвое лицо цветка.

Никто не любил меня просто за то, что я свой, родной

Когда мне страшно, я отчетливо вижу разумную, прекрасную в своей нестрашности сторону мира: столы, стулья и окна, с которыми ровным счетом ничего не происходит, я вижу их как сложный узор ковра, стабильный и неизменный. Однако когда мне страшно, я существую вне всякой связи с этими вещами. Наверное, дело в том, что вещи не боятся.
— Думаю, все мы боимся себя, — медленно произнес доктор.
— Нет, — ответил Люк. — Мы боимся увидеть себя явственно и без маски.
— Или понять, чего мы на самом деле хотим

Чисто выбритый мужчина — не в обиду вам будет сказано, мой мальчик, — по словам моей жены, выглядит не до конца одетым.