Ночлег Франсуа Вийона

Вильон постоял и смело вышел на середину улицы.
— Старый дурак! — подумал он. — Да и кубки-то его вряд ли особенно дорогие

Мне представляется совершенно естественным иметь ее; она всегда внутри меня, и я пользуюсь ею, когда требуется

Если бы у вас было так мало всего, как у меня, вы иначе бы запели. Во всяком случае, я вор — думайте об этом как вам угодно, — но ведь я не дьявол, явившийся из ада, да поразит меня Бог, если я лгу

Честь, любовь и вера не только благородней, чем пища и питье, но и желаем мы их больше и страдаем более от их отсутствия

я отлично знаю, что голод является большим испытанием, но вы забываете о других нуждах; вы ничего не знаете о чести, о вере в Бога, о других людях, об их милостях и безупречной любви

Много лет тому назад я научился тому, что джентльмен должен жить по-рыцарски и любя Бога, короля и королеву; хотя я и видел, что творится много странных вещей на свете, я лично старался всегда направлять свой путь согласно с этими правилами

Милосердие Божие неисчерпаемо!
— Я еретик в этих вопросах, — сказал Франсуа. — Бог сделал вас сеньором Бриэту, судьей округа, но мне он ничего не дал, кроме быстрого ума и десяти пальцев на руках

Исправление должно совершиться в душе, — сказал старик торжественно.
— Дорогой сеньор, — ответил быстро Вильон, — неужто вы серьезно думаете, что я ворую ради удовольствия? Я ненавижу воровство, как всякую другую работу или опасность. Зубы мои стучат, когда я вижу виселицу. Но я ведь должен есть, пить и некоторым образом вращаться в обществе.

Скажите мне только одно, — спросил старик, останавливаясь, — вы действительно вор?
— Я уважаю священные права гостеприимства, — ответил Вильон, — но вообще я, в самом деле, вор.
— Вы еще так молоды, — продолжал хозяин.
— Я бы никогда не был таким старым, как теперь, — перебил поэт, показывая свои пальцы, — если бы не эти десять моих талантов. Они были моими крестными матерями и отцами.
— Вы можете еще раскаяться и исправиться.
— Я ежедневно раскаиваюсь,

Вильон украдкой снова наполнил кубок и еще более удобно уселся в кресле, скрестив ноги и облокотясь рукой на спинку кресла. Он был сыт, отогрелся и нисколько не боялся своего хозяина после того, как заклеймил его так метко, как только позволяла разница их положения.