Кант

Благодаря этой априорно синтетической природе времени и пространства возможна математика, как настоящее познание, т. е. образуемое из синтетических суждений а priori. Числа суть
априорные, но вместе с тем воззрительные акты сложения (Zusanimensetzung) во времени; геометрические величины суть такие же априорные и воззрительные акты сложения в
пространстве. Подлежат счислению и измерению, т. е. находиться во времени и пространстве, есть
всеобщее и необходимее (потому что а priori полагаемое) условие всего чувственного, вследствие
чего и учение свое о времени и пространстве К. назвал трансцендентальною эстетикою (от
αισθηαις — чувство, ощущение).
Но, кроме воззрительной математической связи чувственных фактов, мы постигаем еще их
связь рассудочную или логическую. Так, мы полагаем, что один факт есть причина другого; в
сложном ряде изменений мы различаешь преходящие элементы от пребывающих; мы
утверждаем, что при таких-то условиях данный факт возможен, а при таких-то необходим, и т. д.
Если бы такая связь была связью вещей самих по себе, то мы не могли бы ее познавать так, как
познаем; ибо во 1-х, нельзя понять, каким образом нечто пребывающее вне нас и независящее от
нас может войти в нас и сделаться нашим понятием; во 2-х, если бы и возможно было такое
реальное воздействие внешнего предмета на субъекта для произведения познания, то это
воздействие в каждом случае было бы только единичным фактом, и такой же фактически
(эмпирически) характер имело бы и происходящее отсюда познание. Положим, мы могли бы
воспринимать два реальные предмета в их объективной независимой от ума связи—это давало
бы нам право утверждать, что они связаны между собою во всех тех случаях, когда мы их
воспринимали; но случаи, хотя бы и многие, не содержать в себе того признака всеобщности и
необходимости, которым отличаются законы от фактов, и который, действительно, находится в
нашем естественно-научном познании. Наконец, в 3-х, самое представление внешних предметов, связанных между собою так или иначе и различным образом действующих друг на друга и на нас
— самое это представление сложного вне-бытия уже предполагает формы пространства и
времени, которые, как доказано в трансцендентальной эстетике, суть идеальные субъективные
воззрения, а следовательно и все, что в них находится, существует не вне познающего субъекта, а
лишь как его представление. По всем этим причинам, те принципы или основные законы, которыми связываются чувственные явления и создается мир научного опыта, суть собственные
априорные действие нашего рассудка по присущим ему понятиям.

причину» есть во 1-х, априорное, независимое от опыта (ибо опыт не может обнимать всех
явлений), а во 2-х, оно полагает нечто та

Чтобы
синтетическое соединение двух представлений имело априорный, а потому всеобщий и
необходимый характер, требуется, чтобы это соединение было определенным и правильным
актом самого познающего субъекта, т. е. чтобы он обладал способностью и известными
способами соединять или связывать эмпирически материал единичных ощущений, которые сами
по себе еще не дают никакого познания. Они могут стать предметом познания лишь чрез
деетельность самого познающего ума, И действительно, наш ум, во 1-х, приводить все данные
ощущения в некоторый наглядный или воззрительный (anschaulich) порядок, в формах времени и
пространства, или создает мир чувственных явлений, а во 2-х, эти чувственные явления он
связывает умственно, по известным основным способам понимания (категории рассудка), создающим мир опыта, подлежащий научному познанию. Время и пространство не могут быть
ни внешними реальностями, ни понятиями, отвлеченными от данных в опыте свойств или
отношений вещей. Первый, наивный взгляд на время и пространство, как на самобытные
реальности вне нас, по справедливому замечанию К. (в лат. дисс.), принадлежит к области
баснословия (pertinet ad mnndnm fabulosum), второй же, по-видимому более научный взгляд, подробно опровергается нашим философом. Настоящую силу всей его аргументации дает та
несомненная истина, что всякий, даже самый, элементарный опыт мыслим только при различении
моментов и мест, т. е. предполагает время и пространство, которые, будучи таким образом
непременными условиями всякого опыта, не могут быть продуктами никакого опыта; самая
попытка эмпирического объяснения этих форм чувственности возможна только при двояком, довольно грубом недоразумении: при отожествлении их самих с отвлеченным понятием о них, и
затем при смешении самого времени и пространства с частными временными и
пространственными отношениями, как если бы кто-нибудь вопрос о происхождении
зоологического вида лошадь смешивал с одной стороны — с вопросом о происхождении
отвлечённого понятия лошадь, а с другой стороны—с родословною тех или других экземпляров
конской породы. Психофизическая генеалогия времени и пространства предполагает, притом, кроме самого времени и пространства, еще определенную животно-человеческую организацию, т.
е. некоторое чрезвычайно сложное временно-пространственное явление.
Если, таким образом, время и пространство, не могут быть ни внешними предметами, ни
отвлеченными от внешнего опыта понятиями, то — заключает К.—каждое из них может быть
лишь чистым воззрением (intuitus purus, reine Anschauung), т. е. априорною, субективною и
идеальною формой или как бы схемой (veluti schemа), необходимо присущею нашему уму и
обусловливающею для него правильную координацию чувственных данных; другими словами, это суть два основные условия воззрительного синтеза чувственности, совершаемого нашим умом.