Из песка и пепла

Как и Анджело, я верю, что Бог тих. Но это не значит, что он слеп или равнодушен к делам человечества. Я не знаю его замыслов и, подобно Еве, думаю, что их не знает никто. Но я благодарна хотя бы за такое знакомство с ним и, каждодневно ощущая его любовь и присутствие в своей жизни, стараюсь лишь так же тихо следовать его заветам.

– Есть только две вещи, которые я знаю наверняка, Анджело Бьянко, – говорю я ему, как говорила уже десятки раз, но он все равно притворяется, будто заинтригован продолжением.
– Расскажи мне, – просит он. – Что это за вещи?
– Во-первых, никто не знает природы Бога, – отвечаю я, важно поднимая палец.
– А во‑вторых? – спрашивает он с блеском в глазах.
Я наставляю на него палец и грожу им, будто порядочная итальянская матрона, распекающая супруга. Однако голос мой нежен.
– А во‑вторых, я тебя люблю. Всегда любила и всегда буду любить.
– Для меня этого достаточно, о моя мудрая и лукавая жена, – шепчет он и стискивает меня в объятиях с такой силой, что я на мгновение задыхаюсь.
И для меня этого тоже достаточно.

Мы жили во Флоренции, пока маленькому Анджело не исполнилось два, а Феликсу Отто, нашему второму сыну, полгода. Близнецы родились уже в Америке – двое славных мальчуганов, которых мы назвали Сантино и Фабио в честь прадедушки и прабабушки. К счастью, не убедив нас остаться во Флоренции, они согласились переехать с нами за океан.

Мы с Анджело не остались в Италии, хотя на время вернулись во Флоренцию после войны. У нас была скромная светская церемония, к которой мы, впрочем, дерзко добавили собственные штрихи. Я по‑прежнему иудейка, а Анджело по‑прежнему священник. Некоторые вещи нельзя отменить, да мы бы этого и не хотели. Однако ему больше нельзя совершать религиозные таинства, и наш брак не признается католической церковью. Хотя я думаю, что он признается Богом, и для меня этого вполне достаточно. Никто больше не зовет Анджело отцом… кроме наших детей, а они обычно называют его Babbo. Это «папочка» по‑итальянски, а мы все‑таки italiani и останемся ими навсегда.

Ева стояла на главной площади, тщательно укутанная от мороза, без остановки играла одно произведение за другим, и истерзанный войной город вновь освобождался благодаря ее музыке. Это был подарок солдатам, которые вернули ей Анджело, каждодневным героям нескончаемой войны. Рождественские гимны и колыбельные, сонаты и симфонии мягко согревали безжизненный воздух.

– Анджело никогда не терял надежды, – сказал Марио. – Был полон решимости найти тебя во что бы то ни стало.
– Он у нас человек большой веры, – пробормотала Ева и улыбнулась Анджело, который в течение всего рассказа не сводил с нее глаз.
– Человек большой веры, – подтвердил Марио.

– Познакомься с Анджело Камилло Росселли-Бьянко, – прошептала Ева, приоткрывая ему личико спящего сына. – Рожденным в Рождество.
У Марио округлились глаза и пропал дар речи.
– Но… как? – выдавил он наконец, дав петуха на последнем слове.
– Когда двое людей очень любят друг друга, – насмешливо ответила Ева, – у них иногда появляются дети.

Анджело молча сцеловал слезы с ее щек и губ. Любовь не сделала их бедными. Любовь сделала их богачами. Прямо сейчас они были аристократами – король удачи и королева судьбы, баюкающие своего крохотного принца мира. Анджело до сих пор не знал, где была Ева все это время и как она оказалась в бельгийской Бастони посреди артобстрела, однако сейчас это не имело значения.
Он ее нашел. И ни один человек на земле или ангел на небе не смог бы убедить его, будто чудес не существует. В кои-то веки Господь не безмолвствовал.

Ты сошел во мрак со звезд,
Вечный наш Спаситель.
В темноте пещеры мерз,
Светлый Искупитель.

По земле босым ходил,
Нищий и раздетый.
Что за цену заплатил
За любовь ко мне Ты!

О, небесное дитя,
Горемыка сирый.
Сделала любовь Тебя
Самым бедным в мире…

Простыня обагрилась кровью, и Ева закричала в последнем мучительном протесте. После чего начала тужиться из остатков сил, питаемых любовью и более ничем. Анджело, стоя перед ней на коленях, лихорадочно молил Богородицу о заступничестве, а потом лично принял маленького мальчика, в любви и испытаниях пришедшего в этот мир на Рождество. Священное безмолвие мига нарушил детский плач, и малыш яростно засучил ручками и ножками, когда отец наклонился к нему, чтобы приветствовать в первый раз.
– Это мальчик, Ева! – торжествующе закричал Анджело. – Это мальчик!
В чужой земле, посреди разбомбленного города, на новой ветке появился первый зеленый лист. Новое солнце ознаменовало начало дня, в который столь многим не суждено было проснуться.