Тургенев без «Муму»

Рассказ из «Записок охотника», в котором писатель неожиданно нападает на философские кружки 1840-х годов и пробует создать нового героя. Вернувшись из Берлинского университета и освоив Гегеля и Гете, рассказчик не может найти на родине применения немецкой философии и мучительно рефлексирует над своей судьбой. «Гамлета...» опубликовали в «Современнике» в разгар европейских революций, когда началась николаевская эпоха цензурного террора. Так из рассказа временно пропали все помещики и дворяне, упоминания Москвы, сатира над военными и намеки на печальную красоту русской природы.

Повесть, упрочившая новый статус Тургенева — не только натуралиста, охотника и знатока крестьянских характеров, но и психолога, умеющего написать о себе так, что покажется, будто это обо всех. Именно после «Дневника…» русские критики стали пользоваться термином «лишний человек», и у Чулкатурина, который в 30 лет готовится умирать, сразу нашлись литературные предшественники — те, кто точно так же маялся от тоски и пустоты жизни в московских гостиных, на Кавказе или у себя в поместьях.

Еще в юности Тургенев задумал возродить русский театр, который тогда держался на очень ограниченном репертуаре: Фонвизине, Грибоедове и Гоголе. Он написал несколько нетрадиционных пьес: без сценических эффектов, резких сюжетных поворотов и реплик «под занавес», — ими будет вдохновляться Чехов, развивая «новую драму». «Месяц в деревне» — самое успешное из этих произведений: про студента, который приезжает в помещичий дом и оказывается втянут в любовный четырехугольник.

Остроумная статья про то, что люди делятся на Гамлетов и Дон Кихотов. Тургенев симпатизирует второму типу — рыцарям, самоотверженным энтузиастам, революционерам. Сервантес вообще был одним из его любимых авторов: разбираться в нем Тургеневу помогал муж Полины Виардо — автор французской версии «Дон Кихота»; писатель думал лично перевести книгу на русский.

Третий роман Тургенева сложился почти случайно. В 1855 году сосед писателя Василий Каратеев передал ему рукопись автобиографического сочинения — о том, как в молодости был отвергнут ради героического болгарина. Тургенев воспользовался сюжетной схемой, прибавил подробностей, добытых его другом, путешественником и балканистом Егором Ковалевским, и сочинил остроактуальные — как в лучших домах Петербурга — диалоги. Книгу разгромили и слева, и справа, и писатель даже подумывал оставить литературу — но уже через два года вернулся с «Отцами и детьми».

Главный русский критик — вблизи и в то же время на деликатном расстоянии. У Тургенева получился целомудренный аскет, живший внутри чужих слов и идей — и с невероятной интенсивностью производивший собственные. Вот как это выглядело: «Белинский, можно сказать, импровизировал свои статьи; писал он их в последние дни месяца, стоя перед конторкой, на отдельных полулистах, без помарок, крупным, круглым почерком».

Новый роман — новая публичная порка. Читатели «Дыма» узнали себя в героях второго и третьего плана: баден-баденских бездельниках, которые сутки напролет спорят о том, чего не договорили на родине. Между тем это чуть ли не самое конвертируемое произведение писателя, которое — под тем же причем меланхоличным названием — мог бы опубликовать какой-нибудь хороший современный автор. Например, Джулиан Барнс — большой, кстати, фанат Тургенева.

На волне европейского интереса к магии и спиритизму Тургенев пишет серию мистических повестей. «Собака» — один из таких хорроров 1870-х, протест против сухого рационального взгляда на мир. Каждую ночь в спальне холостого помещика появляется призрак собаки — безобидный, но зловещий. Герой обращается за помощью к попу и старику-провидцу и узнает: это вселенная посылает ему знак.

Натурально — кавер на шекспировскую трагедию о безумном монархе и его дочках: с поправкой, конечно, на местность и неизбывные российские нравы. Это, если так можно выразиться, самая островская вещь Тургенева — несмотря на то что «Лир» формально про дворян; здесь смрадно, тесно и очень неуютно — и при этом в какой-то момент вдруг прорезается эзотерическая нотка, герои видят многозначительные сны, и происходят необъяснимые вещи; холодок по позвоночнику — бежит.

Еще одна — теперь уже трансконтинентальная — история мучительной любви бесприютного русского эмигранта; точнее — воспоминание о ней. Поначалу от этой вещи, как всегда, отмахнулись, но вскоре из нее стали таскать детали западные и отечественные авторы: Леопольд Захер-Мазох подсмотрел здесь демоническую женщину Марью Николаевну, а самый скандальный прозаик Серебряного века Михаил Арцыбашев — имя для главного героя своего бестселлера «Санин».

Последний — и очень злободневный — роман Тургенева про революционеров 1870-х и хождение в народ. Писатель заранее знал, что если за «Отцов и детей» его «били палками», то за «Новь» будут «лупить бревнами» — и снова с обеих сторон. Роман действительно никому не понравился: Тургенева осудили за то, что он пытается говорить про самую суть России, сидя в Париже, хотя писатель искренне восхищался зарождающимся народническим движением.